Повесть об уголовном розыске [Рожденная революцией - Страница 99

– Окончу школу, в армии отслужу и потом пойду учиться на оперативного работника. Ты этому делу жизнь посвятил.

– Ну уж и посвятил, – растроганно сказал Коля.

– Так мама говорит. – Генка прижался к отцу. – А она всегда говорит правду. Ты посвятил, и я посвящу. Ты не удивляйся, батя. Ты мне отец, а Мария Ивановна – мать, но моих первых кто порешил? Я не забыл, батя. – Генка заплакал.

Коля прижал его к себе, гладил по голове, по щекам.

– Ты что, брат, да что же ты. Перестань, мы с тобой земляки. Псковские мы, не положено нам такое.

– Хуже нет, кто других убивает, – сквозь слезы сказал Генка. – Я должен их всех поймать! Я их поймаю, увидишь.

Пришла Маша, крикнула с порога:

– Мужчины! Рыцари! Где вы? Женщина сгибается под тяжестью двух сумок!

– Что купила? – Коля отнес сумки на кухню.

– Да так, всяко-разно, – улыбнулась Маша. – Мы с Таей в очереди за картошкой стояли, вот купили по десять кило. Она еще в кооператив пошла, за подсолнечным маслом. А что у тебя, муженек?

– Худо, – вздохнул Коля. – Нашли ниточку, а она возьми и порвись. Убили дочь бухгалтера. Помнишь, я тебе рассказывал?

– Мне теперь только и остается, что твои рассказы слушать. Николай, у тебя нет ощущения, что мы начинаем жить как-то не так?

– Нет, – удивленно сказал Коля. – А почему ты об этом говоришь?

– Было когда-то хорошее время. Была я тебе боевой подругой. И делили мы все пополам, дорогой муженек: и хлеб, и сахар, и пули. Слава богу, хоть Генка у нас есть.

– Сотрудником УГРО хочет стать, – с гордостью сообщил Коля.

Маша кивнула и улыбнулась:

– Я знаю, Коля. Никогда бы не подумала, что мой сын захочет стать милиционером, а я буду этому радоваться. Он приходит из школы, рассказывает, как ребята дразнят его за то, что отец – милиционер. А он дает отпор, веришь – агитирует их за милицию! У них в классе уже человек десять хотят у вас работать. Надо их к вам на экскурсию сводить.

– Не детское это зрелище, – вздохнул Коля. – А вообще-то, веди! Я, знаешь, о чем подумал? При государе-императоре такое было невозможно. Дети тогда о чем угодно могли мечтать, только не о службе в полиции! Значит, мы резко отличаемся от них, и это хорошо. Это очень приближает последний день…

– Какой еще последний день?

– А тот самый, – улыбнулся Коля, – в который мы выпустим из домзака последнего жулика.

В кабинете было душно – комендант расщедрился и натопил печку докрасна. Коля открыл окно, в комнату ворвался свежий, морозный воздух. Вечерняя Дворцовая площадь переливалась огнями фонарей, гуляли парочки.

– А что, братцы, – задумчиво сказал Коля, – гуляют люди. Вечер – а они гуляют и ничего не боятся. Гордитесь! Это ваша заслуга. – Коля повесил пальто на вешалку и пригладил волосы. – Изучаете?

– Есть одно несоответствие. – Маруська подняла голову от бумаг. – Мы с Витей все проверили и сопоставили.

– Что именно? – Коля начал перелистывать дело.

– Проверяй, – сказала Маруська. – За убитым вахтером Ивановым числится наган номер сто восемьдесят три двести пятнадцать. А фактически при нем обнаружен сто тринадцать пятьсот шестнадцать. Нашел?

– Нашел, – кивнул Коля. – Это кто же усмотрел? Ты, Витя?

– Я. – Витька не скрывал гордости. – В постовой ведомости значится один номер, а фактически – другой! А этого другого у них на заводе никогда и не было! Вот поглядите, я привез ведомости со времен Ивана Пермитина, хозяина.

– А может, твой Куликов и в самом деле хороший человек, – проговорил Коля. – Интерес к первому изданию Лермонтова и убийство двух человек плохо вяжутся.

– Бывают и исключения, – заметила Маруська. – Помнишь, в прошлом году на Владимирском взяли карманника? Студент третьего курса технологического!

– Ну и что? – Коля пожал плечами. – Это исключение, редкость. Вы же знаете: мир преступника не выходит за пределы бутылки. У всех у них узкие, тупые лбы. Но вот я думаю: если не Куликов, то кто? Свой? Он в полном смысле этого слова должен быть своим, товарищи! Его все знают, никто не опасается. Он заходит в кассу, когда там никого еще нет. У него два нагана. Один – куликовский, номер четыреста двадцать один восемьсот, второй – посторонний, номер сто тринадцать пятьсот шестнадцать. Из куликовского он убивает Анисимова, Евстигнеева и Иванова, а из постороннего – Куликова! Затем сует этот посторонний в руку мертвого Иванова, а куликовский – Куликову. А настоящий наган Иванова и тот, что заранее подсунул Куликову, уносит и уничтожает, и тогда получается, что всех убил Куликов, а Куликова подстрелил Иванов! Если я прав, Куликов сном-духом ни в чем не виноват. Кстати, эта версия объясняет, почему в руках Иванова оказался наган сто тринадцать пятьсот шестнадцать.

– Имею вопрос, – сказал Витька. – А как, по-вашему, удалось Своему заполучить наган Куликова? Выходит, он его заменил другим наганом, чтобы Куликов не обнаружил пропажи? По-вашему, тот, кто это сделал, – не вызывал у Куликова ни малейших подозрений? Он что, вместе с ним жил? А куда он дел деньги? Как их вынес? Слабо, товарищ начальник!

– Тут вот ведь какое дело, – вступила в разговор Маруська. – Ты, Коля, забываешь, что зайти в кассу никто не мог. Свидетель Анохин как говорит? Стучал в кассу без пяти два, – кроме Тихоныча никого не было. А без одной минуты два уже стояла очередь и преступнику, если по-твоему считать, деться было некуда!

– Четыре минуты… – вдруг сказал Витька.

– Ты про что? – Коля с интересом посмотрел на разгорячившегося парня.

– Про то, что от без пяти два до без одной минуты два – ровно четыре минуты прошло. В этот промежуток у кассы никого не было, а если преступник – мастер, то… – Витька развел руками: сами, мол, понимаете.