Повесть об уголовном розыске [Рожденная революцией - Страница 88

– Извините, если помешал. Темновато было. Так вот: я проведу ваших людей в лес. Вы готовы?

– Отряд на месте, можем ехать, – сказал Коломиец. Вначале он испугался, но, убедившись, что бандит на его присутствие не среагировал, – успокоился.

– Я пойду у коней подпруги подтяну, – Лысый направился к дверям.

Маша стояла в тени, в углу. Лысый не мог видеть выражения ее лица, зато Маша видела бандита очень хорошо. Лысый шел к двери, на его лице была такая неуемная, такая жгучая ненависть, что Маша едва не закричала. «Он догадался, – в ужасе думала она. – Он обо всем догадался».

Коломиец заметил беспокойство Маши. Чутье опытного оперативника подсказало ему: что-то здесь не так.

– Подожди! – крикнул он Лысому.

Тот остановился у порога.

– Я хочу представить тебя нашему командиру, – сказал Коломиец. – Но к нему не положено входить с оружием. Дай твой револьвер.

Лысый молча кивнул и начал медленно вытаскивать из кобуры малый маузер. Маша стояла рядом с ним – чуть сзади и сбоку. В тот момент, когда Лысый вытащил пистолет и протянул его Коломийцу – дулом вперед, – Маша инстинктивно шагнула к бандиту.

– Командиру представить хочешь? – переспросил Лысый. – А почему ты живой, Коломиец? – он выстрелил, но мгновением раньше Маша изо всех сил ударила его по руке и маузер с грохотом упал на пол. На Лысого навалились все вчетвером, но он вырвался, прыгнул на крыльцо:

– Стреляй, чего ждешь! Засада!

Из темноты ярко сверкнуло пламя – раз, другой, третий. Скуластый прикрывал отход. Бил раскладной маузер, пули с шипением застревали в толстых бревнах избы. Басаргин и Коломиец ответили. Маузер смолк.

– Готов… – Басаргин перевернул убитого ногой и вложил наган в кобуру. – А второй утек, трясця его матери!

– Утек… – Коломиец в бессильной ярости стукнул кулаком по стояку крыльца. – А что теперь с Кондратьевым будет? Ты об этом… – он натолкнулся на отчаянный Машин взгляд и смолк.

– Я на оперпункт, – тихо сказал Басаргин. – Там уже должны быть все наши. Может, и успеем, как считаешь?

– Давай… – Коломиец поставил ногу в стремя, тяжело поднялся в седло. – Попробую догнать.

Он дал коню шенкелей и растаял в темноте.

– Срежь по Заячьей балке! – крикнул вслед Басаргин и посмотрел на Машу. – Он догонит… – Басаргин отвел глаза, ложь была слишком очевидной…

Коломиец воспользовался советом Басаргина и срезал несколько километров по Заячьей балке. Но Лысый имел значительное преимущество во времени, и когда Коломиец миновал распадок и под копытами снова пружинисто забил хорошо утоптанный проселок, – было уже поздно: Лысый пылил на версту впереди.

Коломиец дал коню шенкелей и сократил расстояние до полуверсты, но и Лысый пришпорил своего коня и снова оторвался от Коломийца. Уполномоченный выдернул из деревянной кобуры маузер. Прицельная планка была рассчитана на 1200 метров, и дальность полета пули примерно соответствовала этому расстоянию, но для меткого выстрела требовался упор. «Бесполезно, – подумал Коломиец и вложил маузер в кобуру. – Мне его не догнать. Ни за что не догнать. И это значит, что через полчаса Кондратьев будет расстрелян, бандиты покинут лагерь, и встреча главарей не состоится. И снова начнутся поджоги, погромы, выстрелы из-за угла. Снова будут голосить бабы, снова будет гореть хлеб, и отравленные коровы будут кричать от дикой боли – надсадно и страшно…»

Не щадя коня, Коломиец изо всех сил ударил его шенкелями, пожалев – уже в который раз, что нет на нем шпор и нет при нем друзей по эскадрону, и не атака теперь на окопы деникинцев, а безнадежная скачка по лесу.

Делая последние предсмертные скачки, лошадь Коломийца выиграла еще полуверсту и остановилась, дрожа. Прежде чем она упала, Коломиец успел спрыгнуть и, с ходу растянувшись в пыли, поднял маузер. Маленький всадник плясал на кончике мушки – так далеко и так безнадежно, что Коломиец в отчаянии закричал и начал нажимать на спусковой крючок резко и зло. Маузер враз выплеснул все свои десять зарядов, а Лысый исчез, словно его никогда и не было – только пыльное облако постояло еще несколько мгновений на повороте дороги, а потом растаяло и оно.

* * *

Коля спокойно сидел в избушке лесника. Он был один. Он не сомневался в успехе – оставалось только терпеливо ждать.

А Лысый мчался к лагерю. Он уже слышал условную перекличку бандитских часовых – крик кукушки, он уже чуял запах варева – наверное, убили кабана, он думал о том, как всего через несколько минут он выпустит всю обойму в ненавистную харю этого большевистского комиссара, этого гепеушника, этого негодяя, который сумел так ловко втереться в доверие и обмануть – что там лесных мужиков с их куриными мозгами, – его, человека, который десять лет служил в охранном отделении в Москве и всю гражданскую успешно плел сети в контрразведке одного из врангелевских подразделений.

«Что ни говори, они чему-то научились, – горько подумал Лысый. – И тем, кто примет эстафету от нас, будет еще труднее. А будет ли эта эстафета? – внезапно подумал он. – Чего заблуждаться? Все равно у любой веревочки есть конец, и, похоже, этот конец уже виден…»

У въезда в лагерь он назвал пароль и уже совсем было решил самолично рассчитаться с Колей, но в последний момент передумал. «Может быть, стоит попытаться выжать из него план? – думал Лысый. – Конечно, он – большевик, я их знаю, не одного отправил на луну. Он наверняка ничего не скажет, но ведь всякое может быть. Боль – очень сильное средство».

Уже на самом пороге избушки он снова подумал о том, что ГПУ и милиция наверняка знают от Коли точные координаты лагеря, и раз операция сорвана – чекисты и сотрудники УГРО вот-вот будут здесь, но жажда мести пересилила. Лысый вошел в избушку, с порога крикнул: