…Семнадцатый съезд проходил в Кремле, в Свердловском зале Большого Кремлевского дворца. Сотрудник ГПУ проверил у Коли документы и пропустил в зал. Выступала женщина – Коля был слишком далеко, чтобы рассмотреть ее как следует, но голос ее, усиленный микрофонами, был слышен хорошо.
– Живем неплохо, – говорила делегатка. – Купила я себе гардероб, дубовый стол, три железных кровати, шифоньерку, швейную машину, трюмо даже у меня есть, есть радио и телефон. Моя жизнь совершенно переменилась. Живу теперь по-новому, по-советски, читаю газеты.
Коля вспомнил избу Лукича. Пол – углом вверх. Потолок – углом вниз. У полуразвалившейся печи – куча тряпья. То, о чем рассказывала сейчас эта женщина, было удивительным, невероятным достижением! Это достижение не могло померкнуть даже рядом с Днепрогэсом и Беломоро-Балтийским каналом. «Нет, – подумал Коля, – прекрасное время! Великое! Люди начинают жить хорошо, а это, в конечном счете, самое главное!»
Спустя два часа по дороге в гостиницу он снова и снова вспоминал рассказ делегатки и с гордостью и радостью думал о том, что в ее счастье, в счастье многих, которое пришло так трудно, добыто такой дорогой ценой, есть частичка и его, Колиного, труда, труда его товарищей. Денисова и Гриценко, погибших от пуль Кутькова; Гриши, Никиты и Васи, которых убил Пантелеев; Афиногена и сотен других, никому не известных милиционеров и работников, в любую секунду готовых загородить от вражеской пули, прийти на помощь попавшему в беду. «Будущим поколениям, – думал Коля, – возможно, все это покажется не слишком значительным – железные кровати, шифоньеры, репродукторы. В будущем, наверное, будет совсем иной отсчет ценности материальных благ. Но духовной красоте тех, кто, имея совсем мало, думал о многом и многое делал – вот этому в будущем, наверное, еще не раз позавидуют».
Поезд пришел в четыре часа дня. Перрон завалило снегом выше колен, вдоль матово поблескивающих рельсов порывистый ветер гнал вечный вокзальный мусор – обрывки бумаг, шелуху от яиц и шкурки от воблы. Коля вышел из вагона и сразу же увидел Витьку. Тот бросился к нему.
– Дома все хорошо. На Невском машиностроительном – несчастье. Бушмакин и мать сейчас в обкоме, докладывают. – Витька хотел взять чемодан, но Коля не отдал.
– Машина где?
– На площади. Домой заедете или прямо на Дворцовую?
– На завод, – сказал Коля. – По дороге расскажешь.
Сели в старенький «фордик» управления. Водитель покосился на Колю:
– Поздравляю с наградой, товарищ начальник! Как поедем? Со свистом?
Водитель потянул поводок сирены и, забирая от тротуара резко влево, выехал на Невский. Ехали быстро – километров под восемьдесят. Редкие автомобили прижимались ближе к тротуару, их водители провожали машину УГРО тревожными взглядами.
– Рассказывай, – попросил Коля.
И Витька рассказал. Всего лишь два часа назад рабочий бригады сварщиков Невского машиностроительного завода Вовка Анохин, бухгалтер Ровский и десяток других рабочих и служащих, не дождавшись, пока кассир Тихоныч откроет кассу, по общему решению выломали дверь. То, что они увидели, было страшным. Тихоныч, младший кассир Евстигнеев и два охранника из заводского караула лежали на полу. Все четверо были мертвы. У всех имелись следы пулевых ранений. Деньги – семьсот тысяч рублей – исчезли.
– Место происшествия осмотрено, составлен протокол, – сказал Витька. – Все сфотографировано, трупы отправлены в морг, результаты вскрытия будут известны вечером. Спецаппарат и доверенных лиц мы проинструктировали.
– Свидетели? – Коля наклонился к водителю. – Поторопись.
Взвыла сирена, автомобиль резко прибавил ход.
– Начали допрашивать, – ответил Витька. – Вы подключитесь?
Кондратьев молча кивнул.
Въехали на территорию завода. Это было старинное петербургское предприятие, в свое время принадлежавшее знаменитому Ивану Пермитину, тому самому, который, получив заказ на поставку котлов для строящихся военных кораблей, проворовался и очень подвел не только себя, но и своего благодетеля – графа Витте. Говорили, что «дело Пермитина» в немалой степени способствовало преждевременной отставке некогда всесильного министра.
Подъехали к дому, в котором помещалась касса. Его специально для этой цели выстроил еще дед Пермитина – дом стоял особняком. На первом этаже – вход с торца – помещалась бухгалтерия и расчетная часть. На втором – отдельный вход сбоку – находилась касса: небольшая с зарешеченным окном комната, к которой вели коридор и двухметровая лестница.
Приехал Сергеев, с ним Бушмакин и Маруська. Сергеев молча все осмотрел, спросил угрюмо:
– Что, Бушмакин? Есть надежда?
– Есть уверенность, – спокойно сказал Бушмакин. – Весь вопрос в сроках.
– Поговорим, – бросил Сергеев и направился к заводоуправлению. Там уже собрались рабочие и служащие, – две с лишним тысячи человек пришли из утренней и из вечерней смены. Все стояли молча, плотной стеной.
– Случилась беда, – начал Сергеев. – Враги народа убили ни в чем не повинных людей, украли деньги. Ваши кровью и потом заработанные деньги, товарищи. Обком партии и руководство завода прекрасно понимают – без денег не купишь продуктов и, значит, ваши семьи, ваши дети останутся голодными. Нет, товарищи, не останутся! Не старое время! Но ситуация тем не менее грозная: с деньгами в стране сейчас трудно. Мы не можем их взять на другом предприятии и отдать вам, а финансовых резервов в Ленинграде в данный момент нет.
– Что же нам, помирать? – раздался голос из толпы.
Рабочие зашумели. Сергеев поднял руку: