Повесть об уголовном розыске [Рожденная революцией - Страница 85

– Исполню, – Коля вернул приговор и хотел уйти, но Тихон остановил его.

– Лукича знаешь кто убил? Сам Серафим. – Тихон заплакал. – Детей наших крестил. Родителей отпевал. Тать, места ему на земле нет! – Тихон помолчал несколько мгновений, взял себя в руки и продолжал: – Они к нему в дом ночью ворвались… Всех выгнали на улицу. Главный был с завязанным лицом – сидел в седле, командовал. Велел Лукичу отходную молитву читать, а тот задиристый, плюнул ему в лицо. Ну, главарь и расстрелял его собственноручно. А Платонида главаря узнала: Серафим это был. – Тихон снова замолчал, потом добавил: – Так что ты не сумлевайся. – Он заморгал, сгоняя слезы, высморкался в огромный холщовый платок. – Твое дело правое. Исстари заведено: бешеную собаку убей без пощады!

Коля слушал Тихона и вспоминал свою встречу с Лукичом и Платонидой. Тогда – сами полуголодные – они радушно напоили его и Машу молоком. Лукич суетился около трактора, вел бесконечные разговоры о будущей артели. И вот их нет. Они прожили недолгую жизнь, прожили ее в голоде, холоде, бесконечных заботах о хлебе насущном, о полене дров, об одежонке. Потолок в избе – углом вниз. Пол в избе – углом вверх. Всегда больные, золотушные дети – теперь последний сын остался сиротой. Всегда горе, нужда, долгие зимние вечера, бесконечные, выматывающие душу ночи, когда нечем укрыться, а утром нечем разжечь печь. И вот теперь, когда пришли, наконец, иные времена и впереди, пусть далеко, но забрезжил рассвет и стало ясно, что стоит жить на земле, и счастье – это не поповские проповеди, а земля, которая принадлежит тебе и кормит вдосталь, платя добром за стертые руки, сбитые ноги и спину, которую к заходу солнца уже не разогнуть, – вот теперь, когда все стало так обнадеживающе хорошо, – бандитская пуля обрывает жизнь, а рассвет снова сменяет ночь, уже навсегда.

«Нет им пощады… И не должно быть, – подумал Коля. – Пусть получат полной мерой, ибо сказано справедливо: „какой мерой меряете – такой и вам отмерено будет“…»

* * *

– Как знаешь, – Коля повернулся, чтобы уйти. – Если потом начнутся провалы – я тебя предупредил, на меня не вали!

– Подожди, – Феденька разгладил записку, еще раз прочитал. – Тут сказано – в десять… Давай так: я пошлю тебя, ты посмотришь…

– А ты скажешь, что я все придумал? – спокойно возразил Коля. – Нет уж. Пойдешь со мной.

– Если ты, не дай господь, прав. – Феденька жалко сморщился и всхлипнул: – Я, Коляча, от разрыва сердца кончусь! Ты меня пожалей! Я Скуластого пошлю, лады?

– Твое дело. Веришь ему – посылай, – нехотя согласился Коля и удивился тому, как неожиданно совпала кличка бандита с тем прозвищем, которое он, Коля, дал ему при первой встрече. – И второго кого-никого пошлю, – оживился Феденька. – Если ты, не дай господь, не обмишулился, – вот и выйдет из вас троих трибунал! – Феденька захохотал. – Ну, уж вы сами там решайте. А в случае, если ты, не дай господь…

– Завел шарманку, – перебил Коля. – Как там маруха моя?

– Да ничего, – вздохнул Феденька. – Еще двоих приложила – ходють с опухшими харями. Зверь она у тебя, не любит людей.

– Если что – я из тебя, блаженный, кирпичей для храма наделаю, – пообещал Коля.

Феденька помахал рукой и скрылся в лесу.

Нужно было придумать, как выманить бандитов на встречу Серафима с Коломийцем.

И Коля придумал. На листе ученической тетради Коломиец по просьбе Коли написал: «Встретимся у вас в 10 вечера. Необходимо обсудить очередное задание. Обеспечьте сохранение интимности». Потом Коля скомкал записку и поджег. На обгорелом обрывке читалось следующее:

...

«…ретимся у вас в 10… обсудить очередное… сохранен…»

– Представлю записку Феденьке, – сказал Коля. – Я посмотрю, как он откажется это проверить.

– Согласен, – кивнул Коломиец. – Он не откажется. Будь начеку.

…Феденька бесновался, выходил из себя и каждые три секунды выдергивал из кобуры наган.

– Не верю! – вопил он истерично. – Это ты, Коляча, придумал! Да мало ли какая записка? Серафим? Отец? Нет!!!

Встреча была назначена на десять, и главной заботой Коли было сделать так, чтобы Серафим к этому времени никуда не ушел. Коля то и дело заглядывал в горницу, но все шло по плану – Серафим водрузил на нос очки и старательно шелестел страницами библии.

Без четверти десять Коля вышел во двор – его уже ждали Скуластый и Лысый, из руководства банды.

– Веди, – приказал Лысый.

– Из моей комнаты я в горницу дыры провертел, – сказал Коля. – Все видно и слышно. Занимайте места, я пойду ему скажу, что посланный приходил, Федя меня в лес зачем-то требует…

Все прошло гладко: Скуластый и Лысый уселись у наблюдательных отверстий, Серафим без малейших подозрений отпустил Колю. Пробило десять. Коля осторожно влез в окно своей комнаты и занял место рядом с гостями. Прошло еще пять минут. Внезапно с улицы осторожно постучали в ставень. Серафим удивленно выглянул:

– Кто там?

– Я, – послышался голос Коломийца. – Откройте, Черный.

Серафим покачнулся, схватился за сердце. Потом заметался по горнице. Коля торжествующе посмотрел на бандитов, те переглянулись в растерянности.

«Только бы он вошел, только бы он успел, пока Серафим не схватился за маузер. В комоде маузер, в верхнем ящике», – лихорадочно соображал Коля.

Коломиец вошел вовремя:

– Одни, как и условились?

Серафим хватал ртом воздух – он был настолько обескуражен, настолько не мог ничего сообразить, что Коля с радостью понял: первый раунд схватки выигран.

– Давайте сразу к делу, Черный, – продолжал между тем Коломпец. – Сообщение ваше мы получили, это гражданский ваш подвиг, мы считаем, что вы за него заслуживаете всяческой похвалы теперь и снисхождения в будущем. Если вы на самом деле сдадите нам вашу группу, мы гарантируем вам немедленный отъезд за границу, в любую страну по вашему желанию, и даже сохраним вам это, – Коломиец снял икону «Смоленской богоматери», вскрыл тайник и высыпал на скатерть содержимое.