Пантелеев толкнул кучера, тот осадил лошадей рядом с парочкой.
– Добрый вечер, – обратился Пантелеев к мужчине. – Далеко ли путь держите?
– Нет, недалеко, – сказал мужчина, присматриваясь. – Чему обязан, собственно?
– Деньги, часы, документы, – спокойно приказал Пантелеев.
Женщину колотило от испуга. Мужчина заметил в руке одного из бандитов револьвер и послушно кивнул:
– Не бойся, Аня. Сними серьги, отдай им кольцо. Вот мой бумажник и часы… Все?
– Все, – кивнул Пантелеев. – Проваливайте.
Мужчина бросил бумажник и все остальное на тротуар, взял женщину под руку, и они медленно двинулись в сторону Фонтанки.
– Что же не спросите, с кем поцеловаться пришлось? – в спину им усмехнулся Пантелеев.
Мужчина обернулся:
– Вы – Пантелеев, я это сразу понял. Моя фамилия – Студенцов, а это моя жена. – Студенцов презрительно усмехнулся: – На что рассчитываете, гражданин Пантелеев? Ведь у вас в запасе день – два – три. Идем, Аня.
– Никто не знает, когда умрет, – вздохнул Пантелеев. – И вы не знаете. Идите с богом.
– Мне страшно, Сергей, – сказала женщина.
– Пустяки. – Студенцов обнял ее. – Бояться нужно не нам…
Они пошли. Пантелеев оскалил зубы, захрипел.
– Обидели нас, – сказал кучер. – Гордые.
Пантелеев дважды выстрелил в спину Студенцову и его жене. Оба рухнули.
– Барахло возьми. – Пантелеев спрятал маузер. Кучер подобрал деньги и драгоценности. Ленька протянул руку: – Дай-ка.
Пантелеев покачал на ладони часы и бумажник, посмотрел на свет камни в серьгах и равнодушно швырнул все в сток у кромки тротуара.
– Трехнулся, – охнул кучер.
Ленька взглянул на него пустыми глазами:
– Все суета сует и томление духа. Он, Филя, прав. Чует сердце – настают мои последние денечки.
…Это были кровавые «денечки». Понимая, что расплата неминуема, Пантелеев совершенно озверел. Преступление следовало за преступлением, одно страшнее другого. Не проходило дня, чтобы в сводке происшествий Петроградского УГРО не появилась бы фамилия: Пантелеев. Оперативные группы ОГПУ и милиции шли буквально по пятам бандита, но он в последний момент ускользал.
На одном из очередных совещаний первой бригады УГРО неожиданно появился начальник петроградской милиции. Он прекрасно понимал, что и Бушмакин, и его сотрудники – опытные, преданные своему делу люди, из кожи вон лезут, чтобы обезвредить Пантелеева и его банду. Он знал, что никакими словами и призывами сейчас не поможешь, но наступил тот последний, крайний момент, когда нужно было что-то сделать, сказать, чтобы сдвинуть с мертвой точки затянувшийся розыск бандита. Собственно, никакой «мертвой» точки не было. Шла напряженнейшая круглосуточная работа, и только непосвященному человеку могло показаться, что дело не двигается. Оно двигалось, происходило то незаметное накопление мероприятий, которое вот-вот должно было дать качественный результат. Теперь уже не могло быть никаких случайностей. То, что на первый взгляд даже и выглядело случайностью, на самом деле было подготовлено всем ходом событий.
– Объективно всех нас нужно судить, – сказал начальник управления. – И это произойдет, если в ближайшие часы Пантелеев не будет взят. Я не призываю вас соревноваться с товарищами из ГПУ – мы работаем вместе, но я напоминаю вам, что дело нашей чести – обезвредить Пантелеева. Мы его породили, мы его и убьем. Это не шутка в данном случае, а повод для глубоких раздумий. Бушмакин, доложите обстановку.
– Вчера убиты супруги Студенцовы, – сказал Бушмакин. – Сегодня утром – муж и жена Романченко, их квартира разгромлена. Эти два случая имели место в течение последних двадцати четырех часов.
– А мы снова заседаем, – сказал начальник. – И каждый думает: вот сейчас, сию минуту зазвонит телефон и мы узнаем: кто-то убит, ограблен. Бушмакин, у вас есть план, который реально гарантирует уничтожение банды?
– «Закрыты» притоны, малины, хазы… Там наши люди. «Закрыт» ресторан «Донон». Кондратьев сумел убедить швейцара, и тот согласился нам помочь. Вообще-то он человек сомнительный, но у нас нет другого выхода. Будем надеяться, что он сообщит, если Пантелеев появится в ресторане. Арестованы тридцать пять человек, которые проходили как прямые связи Пантелеева. Их допрашивают. На учете все без исключения скупщики краденого. Около них – наши люди… Улицы усиленно патрулируются нарядами милиции… На вокзалах установлено круглосуточное дежурство. Считаю, день-два – и конец, – закончил Бушмакин.
– Многим за эти день-два сколотят гробы… – вздохнула Маруська. – Зря я его тогда не пристрелила. Пару лет отсидела бы, зато сколько людей в живых осталось бы.
– Глупость говоришь, – перебил Коля. – Публично расстрелять бандита, самосуд устроить – сегодня этот политический вред ничем не окупится.
– Верно, – поддержал начальник. – Работайте. Докладывать мне каждые два часа. Кстати. Почему я не вижу товарища Колычева? Он что, у вас в кабинете скрывается, Бушмакин?
Бушмакин покраснел, словно мальчишка, которого застали во время кражи сахара из буфета.
– Ладно, – улыбнулся начальник. – Мне Кондратьев осветил его роль в этом деле. Пусть работает. На мою ответственность.
Начальник ушел.
– Ай да ты… – Бушмакин посмотрел на Колю так, словно впервые его увидел. – Я, понимаешь, тяну с увольнением Колычева. Не то чтобы боюсь, – откладываю, понимаешь? А ты – раз и квас! Смел!
– Да чего там, – смутился Коля. – Я случайно.
– Не прибедняйся, – усмехнулся Бушмакин. – Ты любишь людей, Коля. А в нашем деле, я считаю, это главное.