– Комиссар… Из Смольного, небось, – услышал Коля. – Этот сейчас скажет…
– Товарищи! – негромко сказал комиссар. – Мы объявили вне закона хищников, мародеров, спекулянтов. Они враги народа! Задерживайте хулиганов и черносотенных агитаторов! Доставляйте их комиссарам Советов! Беспорядков не будет, товарищи! А тех, кто попытается вызвать на улицах Петрограда смуту, грабежи, поножовщину или стрельбу, мы сотрем с лица земли! Дело народа и революции в твердых руках, товарищи!
И снова толпа начала восторженно приветствовать оратора.
– Видишь, как люди не хотят, – вдруг сказал Коля. – Не хотят, чтобы разбойники были. А ты чего говорил?
«Ах ты, сволочь, – Арсений даже задохнулся от ярости. – Я же тебя, змеюка, на своих плечах из дерьма вытащил, а ты, пащенок, туда же… Ну, постой».
– Тюря ты, – сказал Арсений вслух. – Деревня неумытая. Мы таких говорков сшибали с бугорков, понял? Он кто? Еврей. Жид, другими словами. А жиды, как известно, Христа распяли. Понял, дурак?
На такой «веский довод» у Коли не нашлось ответа.
«Грамотный, черт, – подумал он. – Голыми руками не возьмешь…»
Они вышли на привокзальную площадь. У тротуара валялась дохлая лошадь, ветер перегонял через нее обрывки бумаг. Навстречу шла шумная, пьяная компания. Матросики обнимали барышень в шляпках, краснорожий парень в гетрах рвал мехи трехрядки:
Эх, буржуи-паразиты,
Вам уже недолго ждать.
Все керенские побиты,
Вас мы будем добивать!
Голос у краснорожего был пронзительный и ввинчивался в уши, как звук гвоздя, которым царапают стекло.
Матросики окружили генерала с семейством: женой в черном кружевном платке и сыном-гимназистом. Генерал был в шинели без погон, на околыше фуражки чернел овал от кокарды.
– Давай, Степа! – крикнул кто-то, и краснорожий пустился вприсядку вокруг генеральской жены:
Вот этот рыжий господин
С мамзелью в церкве венчаны.
Да только я хожу один,
Ну как мине без женщины?
Генерал хотел было оттолкнуть гармониста, но матросы удержали его за руки.
Офицеры-генералы,
Мамок ваших и дышло!
Нынче мы справляем балы,
А ваше время – вышло!
– Вот так-то, ваше превосходительство, – осклабился матрос, шутовски вытягиваясь перед генералом во фрунт.
Генерал схватил жену и сына за руки, бросился бежать.
Веселая компания захохотала и удалилась, обнявшись.
Над площадью долго еще звенели переливы гармошки.
Коля зазевался и наступил на ногу мордастому мужчине с саквояжем, на затылке незнакомца каким-то чудом держался котелок.
– О-ох, – простонал мордастый, отталкивая Колю, ощерился, процедил: – Парчушник…
Коля увидел разом помертвевшее лицо Арсения, развел руками, сказал смущенно мордастому:
– Извиняйте. Ненароком мы…
Мордастый ударил Колю под дых: раз, второй, третий…
Коля не ожидал этого и защититься не успел. Он опустился на асфальт и только хватал ртом воздух.
Толпа брызнула в стороны.
– Убивают! – завопила бабка с узлом.
Мордастый пнул Колю ногой и сказал:
– Я бы тебя, фраер, на месте пришил, да у меня вон к нему, – он кивнул на Арсения, – дело есть… – Он шагнул в сторону и исчез – растворился в толпе.
Арсений, икая от страха и растерянности, поклонился ему в спину, дернул Колю за рукав:
– Вставай, рвем когти!
– Чего? – не понял Коля, с трудом поднимаясь и отряхивая одежду.
– А то, что слинять нам надо! – нервно сказал Арсений.
Он задумчиво посмотрел на Колю, словно заново его оценивая:
– Если что – поможешь мне?
– Само собой… – сказал Коля и добавил зло: – Убью я этого змея. Вот только пусть мне попадется еще раз!
– Нельзя, – сказал Арсений. – Сеня Милый это…
– Да хоть кто! – Коля обозлился окончательно. – Убью, и весь сказ!
– Пахан он. За ним знаешь сколько людей? Они нас на краю земли найдут! Иди за мной и молчи!
Они направились к трамвайной остановке. Арсений шел и думал, что Колю теперь бросать нельзя – силен парень, в случае чего защитит, хотя бы на первый раз. Дело-то ведь не в том, что Коля Сеню Милого обидел. Дело и том, что был за Арсением должок, и давно хотел Сеня этот должок получить, а Арсений по жадности и глупости уклонялся от расчета, да, кажется, доуклонялся.
А Коля думал, что, конечно же, нельзя бросать благодетеля в беде, а страна его, уркагания, должно быть, дрянь, если живут в ней такие вот Сени Милые и всех преследуют и грабят, да еще и отомстить могут.
Коля шагал следом за Арсением и даже не догадывался, что потом, спустя много-много лет, вспомнит эту свою первую встречу с уголовным миром и свои мысли вспомнит, и поймет, что именно в этот день и час вступил он с этим миром в долгую, изнурительную, опаснейшую борьбу, борьбу не на жизнь, а на смерть.
Подошел трамвай – красный, звенящий, с искрами над дугой, но Коля не удивился и воспринял это чудо как вещь саму собой разумеющуюся. Люди, сбивая друг друга с ног, хлынули к дверям вагонов, но Коля всех растолкал и не только успел втащить Арсения на площадку, но и сам забрался, спихнув на мостовую какого-то мешочника. Тот перевернулся и, грозя вслед уходящему трамваю кулаком, что-то кричал, должно быть, ругался.
Арсений одобрительно посмотрел на Колю:
– Так и делай. Не ты людишек – так они тебя.
И вдруг схватил Колю за руку, просипел срывающимся голосом:
– Там… На задней… Ох, мать честная!
Коля оглянулся: на задней площадке стояли два громилы – в шоферских картузах, в тельняшках под рваными пальто.
– Нам кранты, – одними губами проговорил Арсений.
– Что делать? – спросил Коля.