– Что случилось? – спокойно спросил Николай Федорович, внимательно всматриваясь в лицо незнакомца. «Глаза не отводит, нервничает, наверняка холостяк и увлекается всем подряд без всякой меры», – подумал Николай Федорович и усмехнулся: «Я уже по методу Шерлока Холмса рассуждаю, явно пора на пенсию».
– Отойдем в сторону, товарищ генерал, – робко попросил парень.
– Отойдем, – согласно кивнул Николай Федорович. – Вон в кустах скамейка, там никого нет и никто ничего не услышит. – Николай Федорович сказал это без тени насмешки, доброжелательно и серьезно, и парень благодарно посмотрел на него. Когда сели, парень сказал:
– Вы, товарищ…
– Николай Федорович, – перебил Кондратьев. – Не волнуйтесь, говорите спокойно.
– Хорошо, – парень вздохнул. – Моя фамилия Лабковский, Егор Кузьмич. Работаю лаборантом. Тут такое дело… Не знаю, с чего и начать…
– С начала, – улыбнулся Николай Федорович.
– У нас такое производство, что сплошь и рядом идет платина и золото. Фольга, проволока, порошок. В учете я не разбираюсь и в способах хранения тоже, но не об этом речь.
– Вы считаете, что кто-то подбирается к этим материалам? – пришел на помощь Николай Федорович.
– Да! – обрадовался Лабковский. – Я расскажу все, что знаю, а вы судите. Вчера я проходил по двору, разгружали фургон с приборами – рабочий Пашутин и шофер Бородаев. Слышу, Бородаев говорит: «„Санько“ просил передать – в ближайшие дни оно поступит в кладовую… Надо быть готовыми…» Пашутин отвечает: «Я уже чалился раз, а теперь, если что, мне „ВМН“ будет…» Бородаев отвечает: «„Санько“ – профессор, он все продумал»… И ушел. А потом узнаю: завтра, это, значит, сегодня, в кладовую поступает десять килограммов золотой фольги.
– Как вы узнали? – насторожился Николай Федорович. – Это достаточно секретные сведения?
– Что вы, – махнул рукой Лабковский. – Я в столовой за обедом слышал. Девчонки из соседнего отдела трепались. У нас насчет бдительности, товарищ… Николай Федорович, не слишком. Я первое время после армии удивлялся, потом привык.
– Где служили?
– Внутренние войска МВД. Так как же быть, Николай Федорович?
– В милицию не ходили? Ну и подождите. – Николай Федорович задумался. – Я приму необходимые меры. Если понадобится ваша помощь, вас уведомят. Все. Да, вот еще что. «Санько»… Это что же, фамилия? Такой человек работает у вас?
– Нет, – покачал голозой Лабковский. – У нас коллектив небольшой, я знаю всех наперечет. Человека с такой фамилией у нас не было и нет.
– Ну хорошо. – Николай Федорович протянул Лабковскому руку. – Как договорились: если что – вас известят.
…Через два часа Кондратьев уже входил в кабинет замнача МУРа Рудакова. Поздоровались, несколько минут с грустными улыбками вспоминали сорок первый, сорок пятый. Потом Николай Федорович сказал:
– Я с заместителем министра договорился и получил разрешение на личное участие в операции. Речь идет о «Санько».
– Думаешь, тот самый? – Рудаков не удержался, вскочил со стула. Николай Федорович посмотрел на него строго, нажал на плечо, усадил обратно:
– Слушай, генерал, тебе сколько?
– Пятьдесят три, – смутился Олег. – Я еще молодой.
– Да я разве спорю? Договоримся так: я возглавлю эту разработку. Миронов где сейчас?
– В Москве, только что закончил сложное дело об убийстве.
– Давай мне Миронова и еще… личная просьба: внук мой, Генка, заканчивает нашу академию. Я с начальником согласовал. Не будешь возражать, если практику он пройдет у меня?
– Семейственность разводишь, – улыбнулся Рудаков.
– У нас – династия, – гордо сказал Николай Федорович. – Все служили в милиции: я, жена-покойница… Сыновья, теперь вот внук.
– О чем разговор. – Олег нажал кнопку селектора: – Полковника Миронова ко мне. – Посмотрел на Кондратьева и добавил: – Успеха, генерал. Миронова введи в курс дела сам. Всех необходимых людей, технику разрешаю брать без всяких ограничений. А вообще-то непривычно.
– Что именно? – удивился Николай Федорович.
– Профессор академии в роли инспектора. На тебя могут обидеться коллеги по академии.
– Пусть обижаются. У нас кое-кто давно забыл, как выглядит дежурная часть отделения милиции.
– Да-а… Техника сейчас не та, что в наше время, – вздохнул Олег. – Нам бы тогда такую, мы бы сто из ста раскрывали!
– А ты не жалей. Нынешним совсем не легче, несмотря на всю эту технику. А вообще, ты прав. Я вот помню, как хотел по кутьковскому делу две гильзы сравнить, а Трепанов говорит: «Нет у нас еще такой техники, Кондратьев…» Эх, Олег, Олег, какие люди были…
Через двадцать минут все собрались в кабинете Миронова. Разговор начал Николай Федорович:
– Пока будем работать втроем. Потом, по мере надобности, подключатся товарищи. Что сейчас самое главное? Досконально проверить Пашутина, Бородаева, поискать «Санько». Думаю, что нужно привлечь к работе Лабковского. С ним я встречусь и поговорю сам. Геннадий Викторович, – Кондратьев посмотрел на внука, с трудом сдержал улыбку, – чтобы вам было все ясно до конца, объясняю: «Санько» – опаснейший бандит, убийца. Мы с полковником, а вернее сказать, я лично упустил его в сорок пятом. Я должен, я обязан, поскольку еще на что-то способен, сделать все, чтобы этот негодяй перестал ходить по земле. Вопросы есть?
– А если это не тот «Санько»? – спросил Геннадий.
– Вот что, капитан… – Николай Федорович задумался. – Вас разве не учили, что интуиция – это не выдумка буржуазных психологов, а реальное, контролируемое состояние мозга в момент осознания определенных, трудноуловимых обстоятельств, фактов? Учили. Так вот: масштабы затеваемой преступниками акции не по плечу дилетантам. Здесь чувствуется мышление волка.