…Над дачей поднимался дым, крышу лизали языки пламени. Оперативники оставили свою машину на соседней улице и подошли к забору.
– Сейчас, – к ним приблизился пожарник. – Через две минуты будет порядок.
И в самом деле, под дружным напором тугих водяных струй пламя осело, померкло, а потом и совсем исчезло, оставив после себя почерневшую крышу. Оперативники вошли на веранду, потом в столовую.
– Вот она! – Виктор подошел к стене, на которой висела под закопченным треснувшим стеклом гравюра Кранаха «Святой Георгий стоящий».
– А вот и он, – сказал Коля.
В углу, у камина, лежал обгоревший, изуродованный труп человека. Виктор вытащил из кармана его пиджака паспорт, раскрыл и протянул Коле.
– Ярцев, – Коля спрятал паспорт. – Все тщательно обыскать, труп – в морг. Попросите экспертов, чтобы по возможности реставрировали лицо…
Судебно-медицинская экспертиза дала совершенно неожиданный результат. После того как реставраторам удалось восстановить первоначальные черты лица погибшего, выяснилось, что этот человек не имеет с Ярцевым ничего общего… Ярцеву было 60 лет, погибшему – не более 30. Ярцев был ростом около 1 метра 70 сантиметров, это хорошо помнили и Миронов, и Смирнов, и все соседи, а погибший имел 1 метр 85 сантиметров . Наконец, черты лица на фотографии в паспорте, в личном альбоме Ярцева и черты лица погибшего не сходились совершенно. В погибшем никто Ярцева не опознал. Зато когда труп был предъявлен оперативным работникам, в свое время проводившим осмотр поездов, тем самым, которые встретили переодетых бандитов, – все трое легко опознали в погибшем одного из преступников, а именно «старшего лейтенанта». Труп был дактилоскопирован, и первый спецотдел МВД тут же выдал справку: отпечатки пальцев принадлежат Елисееву Вениамину Андреевичу, осужденному за кражу и освобожденному по амнистии в связи с победой над фашистской Германией. Родственники Елисеева тоже его опознали и сообщили, что Елисеев дома бывал крайне редко, с остальными членами банды, в том числе и с Ярцевым, не встречался.
Итоги были малоутешительные. На свободе оставались Штихель и «Санько». В том, что Штихель и Ярцев – одно и то же лицо, никто из опергруппы уже не сомневался. Можно было предположить, что и ценности, изъятые у Жаркова, к сожалению, только незначительная часть тех сокровищ, которые успели скопить бандиты.
– Размножим фотографии Ярцева, кто-нибудь из участковых его непременно узнает! – предложил Смирнов. – Он наверняка живет в Москве, только под другой фамилией, я убежден!
– Сколько времени пройдет, – присвистнул Олег. – Вот если бы мы могли показать его фото населению, скажем, в газете опубликовать!
– Ну да, – Миронов усмехнулся. – Ты еще скажи – по радио объявить. Такой позор на всеобщее обозрение.
– А Рудаков прав, – сказал Коля. – Никакого позора в этом нет. Придет время, и те, кто будет работать после нас, так и станут делать. Эх, ребята, ребята. Подрастете, поймете: не замазывать надо такое зло, как преступность, а бороться с ним всеми мерами и средствами, лишь бы закон не преступать, ясно вам? А если какой-нибудь болван стремится скрыть, что и при социализме иногда крадут и убивают, – так с болвана какой спрос? Он на то и болван. А теперь давайте о деле. Честно сказать, Миронов, надеялся я на твою гравюру.
– И я надеялся, товарищ комиссар, – вздохнул Миронов. – Ищу, с кем потолковать. Обещали с одним коллекционером познакомить. Да они все, как огня, милиции боятся.
– Почему?
– Да кто их знает, – махнул рукой Миронов. – Коллекция – она ведь как собирается? Купил, продал, обменял… Другой раз и в спекуляции обвинить могут…
– Ты вот что сделай, – Коли хитро прищурился. – Ты к этому деду приди с гравюрой Кранаха и предложи поменяться, Язык у тебя по части искусства подвешен. Может, старик что-нибудь и скажет?
…«Дед» оказался совсем еще молодым – лет сорока, крепким, спортивного вида человеком с пристальным взглядом.
– Вы Николай Семенович? – улыбнулся Миронов.
– Я Николай Семенович. Кто вас прислал?
– Матвей Исаевич, из Ленинской библиотеки, эксперт. Он сказал, что вы собираете Кранаха…
– У вас есть Кранах? – Глаза Николая Семеновича расширились. – Покажите.
– Прямо здесь?
– Пройдите. – Николай Семенович нехотя отошел от дверей.
Вся его комната была сплошь увешана гравюрами XVI и XVII веков. Здесь были Дюрер, Гольбейн, Лука Лейденский, остальных Миронов не знал.
– Богато, – похвалил он. – Долго собирали?
– Бабка собирала, – буркнул Николай Семенович. – У меня на это денег нет. Одна гравюра стоит две тысячи, а то и больше. Показывайте.
Миронов развернул Кранаха. Николай Семенович жадно схватил гравюру, поднес к самому лицу, потом положил на стол, включил лампу и вытащил увеличительное стекло в толстой медной оправе.
– Старинное, – завистливо протянул Миронов.
– Бабкино, – снова буркнул Николай Семенович, не отрываясь от гравюры.
– Так что же? – нетерпеливо спросил Миронов.
– Это не Кранах… – Николай Семенович посмотрел на Миронова в упор.
– А кто же? – притворно изумился Миронов. – Серяков, что ли?
– Серяков – это Россия прошлого века. – А здесь – Россия наших дней. Это работа Заньковского, и не морочьте мне голову, коллега. Я не идиот, я истратил на эти подделки целое состояние!
– Бабка истратила? – невинно поправил его Миронов.
– Бабка истратила на подлинники, – мрачно сказал Николай Семенович. – Если бы не Матвей Исаевич, я бы вас в мусоропровод спустил вместе с мерзавцем Заньковским!
– Впервые слышу, – Миронов лихорадочно заворачивал гравюру в газету. – Выводит, меня самого надули! Но где мне искать этого Заньковского? Я набью ему морду!