Повесть об уголовном розыске [Рожденная революцией - Страница 17

Он взял у Маруськи кольт, щелкнул задвижкой, и барабан послушно откинулся влево. Нажал головку экстрактора, и все патроны высыпались в подставленную ладонь.

– Ли-ихо, – протянул Коля. – Мне бы такой.

– Все будет, – Сергеев спрятал револьвер в боковой карман. – Требую от вас, товарищи, самой жесткой революционной дисциплины. Вы должны быть готовы к любым неожиданностям. К чему я об этом говорю? Вот получили мы сегодня сообщение – чиновники сыскного обещают устроить новой власти «кузькину мать».

– Очень интересно, – сказал Никита. – Вроде бы культурные люди, интеллигентные.

– Другое интересно, – заметил Бушмакин. – В какой, так сказать, форме они намерены это сделать?

…Над притихшим Петроградом опустилась долгая осенняя ночь. Бушмакин затоптал самокрутку и шагнул в темноту. Коля, Вася, Маруська и Никита двинулись следом. Было безлюдно. Обыватели притаились по углам. Электростанция не работала – темень, хоть глаз выколи. Звук шагов гулко отлетал от мостовой, заставляя запоздалых прохожих вжиматься в стены домов: кто их знает, этих пятерых. На Дворцовую площадь вышли со стороны Мойки. Справа, без единого огонька, мрачной глыбой чернел Зимний. Слева на фоне светлого неба плавно изгибалась дуга Главного штаба и министерства финансов. Посредине площади подпирала низкое небо колонна, а на ней – ангел с крестом в руках.

– Это вот и есть этот… как его? – силился вспомнить Коля.

– Символ царизма, – подсказал Никита. – Один дурак сказал, а другой повторяет.

– Да не-е-е, – Коля завертел головой. – Я не к тому. Я о том, что красиво здесь.

Подошел патруль. Вспыхнул луч фонарика, негромкий голос приказал:

– Документы?

Слабый свет выхватил из темноты строгие лица матросов…

– Уголовный розыск, – вслух прочитал матрос. – Это как же понимать?

– Это вместо сыскного, – сказал Бушмакин.

– Интересное дело, – матрос вернул документы. – Не зазорно рабочему человеку таким дерьмом заниматься?

– Ишь ты, – недобро протянул Бушмакин. – Чистюля выискался. Ты вот кто по профессии? Комендор? Кочегар? Кто?

– Минер я, – удивленно ответил матрос.

– А чего же ты не на корабле, а по улицам шляешься? – ехидно спросил Бушмакин. – Ну и молчи, коли ума нет!

Пошли дальше. Напротив главных ворот дворца Бушмакин остановился:

– Слышь, Коль. Здесь жил царь. Романов Николай Александрович. Второй. Кровавый.

– Один жил? – с недоверием спросил Коля.

– Один.

– Плохо это. У нас в деревне у иного крыша над головой валится, а под крышей – пятнадцать душ. Зачем одному человеку столько? Обожраться, что ли, право слово…

– Это ты верно сказал, – кивнул Бушмакин. – Что было в прежней жизни? Обжорство! А с другого конца – голод. А мы сделаем так, чтобы все были сыты, одеты, обуты и крыша над головой была… И никогда не допустим, чтобы у одних было много, а у других – ничего.

Коля задумался на мгновение:

– Мужики сказывали – царь добра хотел. А все это от управителей. Они от царя правду скрывали и народ мучали.

– А ты, дурак, и поверил, – вмешался Вася. – Ты раскинь мозгами: ну какая разница между царем и министрами? Один хапал больше, другие меньше, вот и все. А девятое января да Ходынку вместе готовили.

– Кто в России главный, тот во все времена главный вор, жулик и подлец, – поддержал Никита. – Всегда так было.

– А теперь не будет, – уверенно сказал Бушмакин. – Теперь народ – хозяин. С любого отчет спросим. Пошли, ребята, заболтались.

…Светало. Угловое здание на Гороховой чернело провалами окон. Парадная дверь была не заперта. Вторая дверь, в вестибюле, предательски заскрипела, и все замерли, словно мальчишки, застигнутые на месте преступления.

– Тьфу! – замотал головой Бушмакин. – Да что же это мы? Воровать пришли?

– Вы же сами велели тихо, – обиженно заметил Вася.

– Велел не велел, ты меня не одергивай, молод еще! – рассердился Бушмакин. – У кого есть спички?

Никита послушно чиркнул спичкой. Красноватое пламя отразилось в огромном зеркале. Маруська подошла к нему и удивленно провела рукой по гладкой холодной поверхности.

– Мне бы такое, – задумчиво сказала Маруська. – Женщина с таким зеркалом – непобедима.

– Нашла время, – буркнул Коля.

– Глупенький ты. Этого вы, мужики, никогда не поймете.

Вася нашел свечу. Слабый, неверный свет выхватил из темноты часть вестибюля и лестничный марш с ковром, который прижимали к ступеням блестящие бронзовые штыри.

На втором этаже – длинный, уходящий во тьму коридор с десятками дверей по обе стороны.

– «Третье делопроизводство», – прочитал Никита табличку на одной из дверей.

– Зайдем, – решил Бушмакин.

Пламя свечи высветило несколько обшарпанных канцелярских столов и уходящий под потолок шкаф с картотекой.

– Вот это да! – Вася от удивления даже прищелкнул языком.

– Что там? – спросил Бушмакин. – Ну-ка, посмотри.

Вася выдвинул самый нижний ящик:

– Карточки какие-то… «Фа-рма-зоны…» – прочитал он по складам.

– Ну и кто, кто эти… они кто? – нетерпеливо допытывался Бушмакин. – Чем занимаются, где живут?

Вася наугад вытащил одну карточку.

– Волин Дмитрий Иванович, уроженец села Летихино… Орловской губернии… Проживает: Пустая улица, дом пять.

– Это на Малой Охте, – вставил Никита.

– Ну и что он, этот Волин? – не унимался Бушмакин. – Чего ты, как пыльным мешком прибитый?

– Фармазон он, – убито сказал Вася.

– Вероятно, следует читать «франк-масон», – объяснил Никита. – Член тайного общества декабристов…

– Каких еще декабристов… – застонал Бушмакин. – Ну при чем здесь они? – Он начал выдвигать один ящик за другим. – «Медвежатники», «форточники», «скокари», «гопстопники»… Черт знает что! Я таких поганых слов в жизни не слыхал!